. . . Благодаря кризису социализма и развалу СССР, во всём «цивилизованном мире», в статусе единственно верного научного мировоззрения утвердилось буржуазная идеология «золотого миллиарда». Сегодня она повсеместно, включая и бывшие соцстраны, внедряется в массовое сознание, будучи распределённой по таким «гуманитарным наукам» как экономика, социология, психология, история, политология, теория бизнеса, а единственный конкурент в её весовой категории - марксизм-ленинизм – переместился в разряд официально признанных лжеучений.
. . . Краеугольным камнем концепции о совершенном капиталистическом общественном устройстве служит теория рыночной экономики (точнее, её неоклассическая версия, которая сейчас монопольно доминирует в наших школьных и вузовских учебниках. Далее, для краткости, будем именовать её «КЭТ» - классическая экономическая теория). Последняя играет примерно ту же базовую роль что и «Капитал» в марксистском обществоведении, далеко опередив по уровню проработки все прочие социальные философии, включая и экономику Маркса. Буржуазные экономисты накопили и переработали массу статистического материала, и продолжает творить «научно», не взирая на явные провалы вроде последнего экономического кризиса. Плюс, в КЭТ явно обозначен микроэкономический раздел и просматривается иерархия моделей, начинающихся с вполне реалистичной модели «человека экономического». Следовательно, критический анализ идеологии капиталистического общества логично начать с КЭТ, а именно, с дыр в её микроэкономическом фундаменте, с изъянов фигурирующей в ней модели индивидуума, а закончить общими макроэкономическими задачами.
. . . Человек экономический.
. . . Согласно КЭТ, поведенческая модель человека (рационального максимизатора собственного благосостояния) описывается набором из трёх простых правил:
. . . 1. Человек всегда стремиться купить подешевле, а продать подороже. (Соответственно, рост цены на товар всегда угнетает функцию покупателя/потребителя и стимулирует – производителя/продавца. Падение же цен наоборот - покупателя/потребителя всегда стимулирует, а производителя/продавца угнетает.)
. . . 2. Физические возможности человека ограничены как в части производства, так и в части потребления. Поэтому собственные производственные трудозатраты человек ценит с возрастающей стоимостью (чем ближе они к пределу человеческих возможностей, тем дороже просит за них продавец), а потребляемые блага – со стоимостью убывающей (чем ближе их объём к пределу, тем дешевле их ценит потребитель/покупатель).
. . . 3. Человек способен делать осмысленный, рациональный выбор не только из двух одинаковых товаров с разной ценой, но - и из двух разных товаров с одной ценой. В последнем случае критерием выбора служит показатель полезности товара.
. . . Интегральным макроэкономическим проявлением такой человеческой модели является, в частности, известный принцип «невидимой руки» Адама Смита, согласно которому, в конкурентной, рыночной экономике каждый человек, преследуя в рамках законов свои сугубо личные, эгоистические цели, автоматически, сам того не ведая, действует в интересах всего общества. (Поскольку, в любой момент времени, в таком обществе предельно рентабельно производится, накапливается и потребляется максимальный объём полезных товаров, в меру уровня развития данного общества).
. . . Ошибки КЭТ-модели.
. . . Отталкиваться в своих рассуждениях автор будет от теории СЛМ
[...] , которую считает единственным обществоведением, адекватно отражающим реальность. Итак, вышеизложенная КЭТ-модель человека является типичной полуправдой (равносильной лжи), выдающей за полное - частичное, некорректно урезанное представление хомо-сапиенса, с четырьмя явными пробелами.
. . . Первый пробел – неопределённый параметр полезности благ/товаров. Хотя отдельные экономические школы и пытаются формализовать полезность вплоть до математического выражения, изложение её объективной, материальной сути в КЭТ до сих пор отсутствует.
. . . Второй пробел – модель не отражает разницу поведенческих реакций людей, находящихся на разных уровнях обеспеченности жизненными благами, при разных уровнях комфорта и возможности реализации собственных интересов. По КЭТ-логике, экономическое поведение королей и нищих идентично.
. . . Третий пробел КЭТ-модели состоит в одностороннем учёте поведенческих реакций индивидуума. Основоположники «научной экономики» поместили объект своего моделирования в среду, исключительно, либеральных благ
[...] , полностью исключив из неё блага другой категории – солидарные
[...] . Получается, что в обществе КЭТ-людей производятся, потребляются и обмениваются, исключительно, блага первой категории, а благ солидарных там нет, в принципе.
. . . Последний, четвёртый пробел связан с продекларированной, но не конкретизированной осмысленностью действий человека. Подразумевается наличие механизма получения информации об окружающей среде, но что это за механизм и как он связан с другими параметрами КЭТ-индивидуума - неизвестно.
Все расширения и модификации КЭТ-модели, разрабатываемыми различными экономическими школами, носят косметический характер и не затрагивают сути исходной конструкции, не закрывают вышеперечисленные пробелы. Не устраняют их и те теоретики, которые отказываются от КЭТ-модели. О чём свидетельствует, например, этот достаточно подробный обзор
[...] .
. . . Впрочем, первых буржуазных экономистов - Адама Смита и Ко - людей для своего времени вполне осведомлённых и добросовестных, вряд ли можно упрёкнуть за некорректность КЭТ-модели. Они делали свои умозаключения ориентируясь на конкретные социальные слои - английского среднего и нижнего классов (буржуазии, купечества и пролетариата, промышленного и сельского, периода первоначального накопления капитала), жизнедеятельность которых достаточно сильно расходилась с современными нормами. Прежде всего, в потребительской корзине этих людей скудные солидарные блага составляли небольшую часть и ошибочно воспринимались как блага естественные (как воздух, солнечный свет или падающая сверху божья/монарша милость), но только не как продукт чьей-то целенаправленной затратной деятельности, вроде государственных институтов или самих граждан. Соответственно, и свои солидарные затраты/усилия (налоги, повинности, запреты) эти слои с потребляемым солидарным благом не ассоциировали, трактуя их либо как одну из форм эксплуатации, либо как неизбежное следование традиции и религиозным нормам. О распространённости такой средневековой точки зрения свидетельствует, в частности, позиция К.Маркса, абсурдно трактовавшего государственную машину лишь как инструмент классового господства и эксплуатации, подлежащий слому при построении следующей после капитализма формации - коммунистического общества. Полезной функции производства солидарных благ Маркс не видел за государством никаких, смыкаясь в этом заблуждении с анархистами, достаточно популярными в Европе вплоть до начала 20-го века.
. . . Также, вполне объяснимо игнорирование основоположниками КЭТ отклонений от её поведенческих стандартов, демонстрируемых, в частности, высшим аристократическим слоем того времени. Буржуазными экономистами его представители логично рассматривались как пережиток прошлого, как временное паразитическое недоразумение, уходящее наследие монархии. Соответственно, не беспокоила авторов КЭТ-модели и внятная, точно определяемая полезность. Почти всё, производимое и потребляемое в напряжённо живущей буржуазно-пролетарской массе 18-19 века относилось к разряду предметов необходимых и было очевидным образом полезно потребителям, в силу жёсткой, автоматической фильтрации, производимой самой хозяйственной практикой, что и отражается, вполне справедливо, в принципе «невидимой руки» рынка. Сама же сфера производства/распределения тогда была достаточно проста и прозрачна, что снимало вопрос о разнице в информационной обеспеченности участников рынка и о цене получаемой информации.
. . . Но времена Риккардо и Адама Смита остались в далёком прошлом. За последние два столетия галопирующего прогресса в экономиках развитых стран произошли такие изменения, которые недопустимо отдалили КЭТ-модель от реальности. Во-первых, к настоящему моменту многократно, на порядки, возросло обеспечение рядового населения солидарными благами государственной выделки и продуктом т.н. гражданского общества. Во-вторых, благодаря развитию демократических институтов (солидарному самоуправлению) государственная машина стала достаточно прозрачной для рядовых граждан, что бы массово прочувствовать её общественно-полезную функцию. Пределом нарастания солидарной компоненты общественного благосостояния (и аппетита к ней) стала социалистическая система, ориентирующаяся на монопольное доминирование государства в общественном производстве, при максимально возможном развитии сектора солидарных благ (в частности, построение коммунистической формации теперь уже планировалось не через марксистское отмирание государственной машины, а через госмонополию во всех областях жизнедеятельности общества).
. . . И, в-третьих, произошёл существенный рост комфорта/благосостояния общества. Который основательно затронул нижние, пролетарские слои общества и значительно увеличил верхний слой за счёт хозяев и управляющих крупных производств, куда более многочисленных, нежели аристократы 18-го века, и гораздо теснее связанных со сложной, многоуровневой экономикой. Это и сделало актуальными для экономического анализа новые факторы: солидарные блага, поведенческую мотивацию на разных социальных уровнях и в разрезе разных категорий благ, реальную отдачу от потребляемых товаров (фактическую полезность) и информационные возможности субъектов экономики.
. . . Экономика солидарных благ.
. . . Поскольку категория солидарных благ вызывает больше всего вопросов, остановимся на ней более подробно. В КЭТ присутствуют т.н. «общественные блага», соответствующие солидарным благам национального уровня, но с КЭТ-моделью человека и с выводимым из неё закономерностями они никак не связаны. Советский опыт продемонстрировал порочность перекоса общественного производства в сторону солидарных благ. То же советское общество, но чуть позже, на постсоветском этапе распада и атомизации, выявило колоссальные издержки шараханья в противоположную сторону – при минимизации солидарной составляющей. Таким образом, современное оптимальное соотношение солидарной и либеральной составляющих общественного благосостояния находится где-то посередине, между этих двух крайностей. За счёт масштаба производства и эффективного централизованного госпринуждения граждан к личному участию в их создании, ряд солидарных благ создаются обществом гораздо рентабельнее, чем их либерально производимые аналоги, многократно превосходя последние по потребительскому качеству. Например, централизованная полиция/милиция обходится обществу гораздо дешевле, а действует эффективнее, чем легион частных охранников при каждой двери и кошельке. Поэтому страна, по каким-либо причинам сворачивающая своё солидарное производство, быстро деградирует и проигрывает в международной конкуренции.
. . . Но человеческая масса, всегда предпочитающая личные, шкурные интересы - общественным, обращается с солидарными благами совсем не так, как с - либеральными. Если последние, в результате стремления всех и каждого к индивидуальному благополучию, автоматически будут накапливаться по личным сусекам, то солидарное благополучие это же стремление будет хищнически проедать. Ведь каждый нормальный «максимизатор собственного благосостояния» будет, с одной стороны, стараться максимально потреблять солидарные блага, а с другой - стараться минимально потратиться в их создании. Поэтому вменяемая и дееспособная государственная власть, что бы достигнутое солидарное благополучие не растерять, вынуждено ограничивать «невидимую руку» - проявления человеческого эгоизма и сферу либеральной деятельности.
. . . Кстати, несмотря на упущения учёных-экономистов, в массовом сознании здравая мысль о существенной разнице либеральных и солидарных благ в разрезе их рыночных свойств довольно распространена, причём, именно так, как её трактует СЛМ. Возьмём для примера известное утверждение: «чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят». В терминах СЛМ оно будет звучать как: «общественное производство солидарного блага – чистоты среды обитания – осуществляется гораздо эффективнее в солидарном режиме, нежели в - либеральном». (То есть, если каждый гражданин добросовестно, на чистом энтузиазме, выполняет солидарное действие/обязанность – обращается с мусором строго по установленным правилам, то чистая среда обойдётся обществу с гораздо меньшими издержками, нежели когда все граждане обращаются с мусором, исключительно, движимые либеральной мотивацией. А именно, только реагируя на государственный кнут и пряник - бросают мусор в урны и платят коммунальный налог. На который содержатся уборщики и милиционеры, следящие что бы народ не гадил где попало и исправно платил за уборку. Причём, каждый индивидуум, включая и милиционеров с дворниками (когда те не на службе), старается избавиться от собственного мусора как можно проще и дешевле, сбрасывая его при первой возможности, и всячески уклоняется от сборов на очистку. В результате получается грязно, дорого и с бессмысленным перерасходом человеческого ресурса.)
. . . Устранение ошибок КЭТ-модели.
. . . Вообще-то, само выделение из полного набора поведенческих реакций человека отдельной «экономических» группы уже является источником дополнительной погрешности, поскольку не существует реальной, физической границы между экономическими свойствами живой/неживой материи и - всеми прочими. Поэтому, методически правильным будет сначала создать полную поведенческую модель человека, работающую по всему набору актуальных для хомо-сапиенса состояний и процессов, с необходимой степенью обобщения, а потом уже применять её в интересующем интервале сущностей. Именно по такому принципу и работает теория СЛМ, и фигурирующая в ней модель человека.
. . . Анализ СЛМ-индивидуума в экономической плоскости, прежде всего, позволяет однозначно решить вопрос полезности, которая теперь определяется через энерго-информационный фактор (или – «биоэнергию»
[...] ). Чем лучше у потребителя становится биоэнергетический баланс вследствие производства/приобретения/потребления конкретного блага, тем оно для него полезнее. Если же взаимодействие с неким благом этот баланс ухудшает, то значит оно вредно, обладает для потребителя отрицательной полезностью. Соответственно, по логике СЛМ, реальной, объективной оценкой благосостояния любого субъекта экономики (начиная с индивидуума и заканчивая государством) является его суммарный биоэнергетический потенциал. Стоимостная же оценка, принятая в КЭТ, относительна и неточна. Возможность параметра полезности принимать отрицательные значения является, возможно, самым существенным отличием СЛМ-экономики от КЭТ.
. . . Отталкиваясь от биоэнергетической трактовки полезности становится возможным закрыть два других пробела КЭТ-модели – определить зависимость поведенческой стратегии индивидуума от уровня его благосостояния (от уровня его биоэнергетики) и учесть в модели отношение к солидарными благами. Согласно теории СЛМ, на восходящем графике биоэнергетической обеспеченности индивидуума можно выделить три характерных интервала.
. . . Первый – минимальная биоэнергетика, на грани выживания индивидуума или той сущности, с которым он себя ассоциирует. Живущий в состоянии «утопающего, хватающегося за соломинку» человек готов с полной отдачей выполнять любое действие, дающее надежду на улучшение ситуации, вне зависимости от его либерального или солидарного характера, и от его непосредственной сиюминутной личной выгоды (бедолаге совсем не важно как прирастает его биоэнергетика – индивидуально, в составе солидарной массы, или больше в его воображении). Поскольку солидарные коллективные действия опережают по результативности и рентабельности аналогичные либеральные усилия, то, обычно, в таких ситуациях первые и преобладают (разумеется, при наличии соответствующих возможностей). Обмен в таких экстремальных условиях может носить абсолютно нерыночный, неэквивалентный характер, когда фактор личной выгоды уступает место любому другому резону, пусть даже самому солидарному и эфемерному. То есть, на рационального максимизатора собственного благосостояния это никак не похоже - КЭТ-модель данное состояние не отрабатывает.
. . . Второй интервал комфортности - когда дефицит биоэнергии ещё ощутим, но уже не столь критичен, что бы поддерживать устойчивый солидаризм. В этой ситуации индивидуум не будет действовать солидарно и вступать в нерыночный обмен, предпочитая им усилия либеральные и лично выгодные, которые всегда будут направлены на повышение собственной биоэнергетики. Что, в частности, и означает выполнение поведенческих правил КЭТ-модели, ориентирующихся на чистую личную выгоду хомо-сапиенса, как в качестве покупателя, так и в качестве производителя/продавца. Именно в этом интервале находились объекты исследований первых экономистов и здесь (если обнулены солидарные блага) будет худо-бедно работать «невидимая рука рынка» Адама Смита.
. . . Третий, высший интервал комфортности лежит над уровнем биоэнергетического насыщения. Там, естественно, также не может быть солидарной мотивации. Плюс, в отличие от предыдущего состояния, либеральное поведение индивидуума теряет всякую связь с вектором приращения биоэнергетики, становится относительно последнего случайным. В частности, на человека перестают влиять факторы полезности и цены благ, он явно перестаёт соответствовать КЭТ-модели даже в разрезе чисто либерального поведения. Как аристократ, последовательно проматывающий своё состояние.
. . . Вопрос об информационной обеспеченности человека решается через ту же биоэнергию. Согласно теории СЛМ, получение достоверной информации, как и любое результативное действие, требует соответствия биоэнергии прикладываемого усилия масштабу и сложности предмета анализа.
. . . КЭТ-коллектив.
. . . Главным интегральным результатом некорректности КЭТ-модели человека является её явная неработоспособность в макроэкономической области, начиная с самой элементарной задачи, с построения модели коллектива (или фирмы). Убедиться в этом можно в любом, взятом наугад учебнике экономики.
. . .
«…традиционная неоклассическая теория фирмы не предполагает существования фирмы как особого общественного института…. за пределами традиционного неоклассического подхода остается объяснение причин, в силу которых существует сам институт фирмы, его организационная структура, закономерности его развития и роста. На исследование этих проблем традиционная неоклассическая теория никогда и не претендовала… Гораздо более существенным и неприятным для неоклассического подхода оказался тот факт, что переход некоторых исследователей фирмы на более конкретный, обогащенный эмпирическими наблюдениями уровень анализа, который произошел в первую очередь по заказу самого большого бизнеса, выявил, что многие задачи, традиционно входившие в предмет рассмотрения неоклассики, получают при этом иное решение. Переход на более конкретный уровень рассмотрения фирмы, на котором она существует не как логическая конструкция, а как реально существующая "деловая организация", был самым непосредственным образом связан с пересмотром принятой модели человека…» [...]
. . . Самым внятным оправданием разрыва между КЭТ-моделью человека и макроэкономическим разделом КЭТ является концепция системности, декларирующая несводимость целого к сумме своих частей (принципиальную невозможность вывести системные, макроэкономические законы из свойств человека – элемента экономической системы). Кстати, той же системностью оправдывают отсутствие в своих выкладках определённой модели человека и другие гуманитарно-общественные науки, вроде социологии или политологии.
. . . Теория СЛМ опровергает обществоведческие постулаты «системщиков» в частности тем, что не испытывает ни малейших затруднений при переходе из микросоциальной области в – макросоциальную. Начиная с, собственно, мотивации индивидуума к образованию социальных структур, включая коллективы/фирмы, и заканчивая макропроцессами на уровне обществ/государств. В чём можно убедиться в соответствующем разделе теории СЛМ.
. . . Сравнение двух макроэкономик.
. . . Экономический раздел теории СЛМ сейчас находится на эскизной стадии, зато он имеет корректный и работоспособный фундамент – СЛМ-модель индивидуума. КЭТ, напротив, теория весьма развитая, но её микроэкономический раздел грешит ошибками и оторван от макроэкономики. Поэтому проверка средствами СЛМ состоятельности макроэкономических выводов КЕТ возможна только по самым общим утверждениям и прогнозам (из которых логично выбрать наиболее актуальные, связанные с текущим экономическим кризисом).
. . . На первый популярный вопрос: почему «невидимая рука рынка» не предотвратила текущий экономический кризис, СЛМ-ответ выше уже был дан. Суть его: в современном обществе «невидимая рука» (равнодействующая множества шкурно мотивированных индивидуумов) вполне успешно действует не только во благо общества, но и во вред. Балансом же этой пользы и вреда управляют совсем другие, реальные руки, принадлежащие государственной и деловой элите, более управляемые не вектором общего благосостояния, а тем же эгоизмом, усугубляемым спецификой руководящего кресла. Поэтому, крайне наивно рассчитывать на устойчивое экономическое благополучие только потому, что экономика - рыночная, а доминирующий в ней капитал - частный.
. . . Второй вопрос более конкретный – о механизме текущей экономической депрессии. В ответах на него КЭТ и СЛМ кардинально расходятся. Согласно последней теории, настоящий кризис необходимо и достаточно обеспечивает сочетание двух свойств современного производства – его высокой механизации (низкой потребности в человеческом ресурсе) и частной собственности на средства производства. (Последнее, впрочем, не означает, что государственная собственность экономические кризисы предотвращает - просто при социализме они проходят по другой схеме).
. . . Высокопроизводительное производство обеспечивает полезными благами всё общество, а вот работой - только небольшую его часть, и прогресс, подстёгиваемый конкуренцией, эту часть последовательно уменьшает. Что так же последовательно увеличивает неустойчивость экономической системы, её склонность к схлопыванию – когда любое сокращение фронта работ, даже самое кратковременное и локальное, способно вызвать цепную реакцию глобального обвала, в ходе которого владельцы средств производства, что бы не терять свой капитал, вынуждены останавливать предприятия из-за отсутствия платёжеспособного спроса со стороны значительной части общества (у которой за душой не осталось ничего, кроме бесполезных рабочих рук, и которую развивающийся кризис последовательно увеличивает новыми и новыми безработными). На кризисном дне, где падение рыночного спроса упрётся в физические ограничения, экономика будет пребывать до тех пор, пока естественная убыль/амортизация не поест все избыточные, простаивающие активы, и не примется за - работающие. То есть, пока возникнет новый, заметный фронт работ, способный дать старт общему росту – выходу из кризиса.
. . . Точка зрения КЭТ на механизм экономического кризиса принципиально иная, основанная на упомянутой выше классической трактовке полезности. Согласно которой всё, что удаётся продать на рынке, полезно по определению, в меру спроса, а бесполезно только непродаваемое. Следовательно, для общества нет никакой экономической разницы, в каком соотношении производить и потреблять - жизненно-необходимые блага и мусорную мишуру. А раз мишуры, услуг и мусора можно тачать сколько угодно, то проблема устойчивости экономики состоит лишь в обеспечении достаточного спроса на эти «блага».
. . . То есть, по логике КЭТ, нет ни лишнего народа, ни системного конфликта избыточного производства с ограниченным потреблением, а может быть лишь недостаточно развитая индустрия услуг/мишуры и слабый спрос на её продукт (проблемы вполне устранимые). На этой простой идее и основывается КЭТ-проект пресловутой «постиндустриальной экономики», сулящий обществу устойчивый экономический рост, потенциально бесконечный, и полную занятость при любой, сколь угодно высокой механизации средств производства.
. . . Крамольное для классических экономических представлений, но логично следующее из СЛМ признание за потребительскими благами способности быть отрицательно полезными (вредными), даже при высоком рыночном спросе на них, ломает благостную КЭТ-картину бескризисного, «сервисно-информационного» мира. Раздутая индустрия бесполезных благ оказывается не эффективным антикризисным инструментом, а камнем на шее общества, умножающим потенциал неизбежной депрессии. Невосполнимые потери на производство и потребление вредных благ (даже чисто человеческие, трудовые) очевидным образом ставят расточительную страну в худшее экономическое положение относительно конкурентов, экономящих на производстве ради производства. Самое очевидное проявление такого проигрыша – бегство капитала. (Поскольку поддержание высокого жизненного уровня лишних людей, вне зависимости от рода занятий – безработных или оказывающих друг другу услуги - неизбежно ложится на плечи национальных производителей полезных благ, то у последних появляется сильный стимул сменить прописку - вывезти свои станки туда, где лишний народ не будет обременять капиталистов, смиренно прозябая в городе – нищими, и в деревне - на подножном корме. Что и объясняет устойчивое перетекание капитала из Европы и Америки в Китай, Индию и другие экономные страны.)
. . . Глобализация ничего принципиального в механизме кризиса не меняет, позволяя лишь перераспределять факторы одного общего процесса между странами, участниками мирового рынка. В полюс глобальному рынку можно записать возможность устойчивого существования в бескризисный период даже таких курьёзных экономик как прибалтийские, живущих практически, без собственного полезного производства, в кредит, на одних услугах. Минус же глобализации в том, что в случае общего кризиса воронка затягивает даже относительно здоровые страны, а инвалиды, вроде прибалтов, остаются совершенно голыми, с одними долгами.
. . . Вот весьма характерная реплика:
«….В своей недавней поездке по Европе я встречался с бывшим канцлером Германии Герхардом Шредером, с директоратом «Дойче Банка», с другими важными персонами. Их позиция такова: у компаний есть шанс преодолеть кризис, и этот шанс сохраняется до тех пор, пока дымятся трубы немецких заводов. Они уже пришли к выводу, что путь в постиндустриальное общество был ошибочным. Оказалось, что еще не реализован потенциал индустриального общества, недооценены его возможности. В результате многие страны слишком быстро скакнули из индустриального общества в постиндустриальное, толком так и не поняв, что это вообще такое. Есть Прибалтийские страны, которые позакрывали все свои заводы, поскольку считали, что заводы – это «атавизм». Сейчас наверняка локти кусают. Немцы возвращают на территорию Германии разбросанные по всему миру производства, в частности из Африки. Оказалось, что простое производство – механизмы, станки, погрузчики, автомобили – нужны на своей территории как стержень, как стабильный фактор экономики.» [...]
. . . Косвенным подтверждением СЛМ-трактовки механизма кризиса служит наблюдаемое сейчас резкое расхождение между европейским союзом и США в вопросах пути выхода из кризиса. Европейцы выступают за строгое регулирование финансовых рынков, предотвращающее спекулятивные пузыри/пирамиды, и за минимальную накачку мирового спроса из госбюджетных средств. США же настаивают на денежной накачке глобального рынка, при росте государственных долгов и сохранении нынешней слабой регуляции.
. . . Это различие в предпочтениях объясняется структурными отличиями экономик ЕС и США, с которыми те вошли в общий кризисный спад. Европейские экономики, в среднем, имеют большую чем США долю реального производства и казённой социалки, при меньшей доле услуг и мусора. Соответственно, лишние европейцы живут больше от щедрот госбюджета, нежели от зарплаты в индустрии бесполезных благ. Такая система жизнедеятельности лучше управляется (налоги и выплаты нахлебникам контролируются государством) поэтому в кризис она устойчивее и обходится дешевле. Хотя, в бескризисный период европейская система дороже для государства, чем американская.
. . . В США же сектор услуг\мишуры весьма значителен (кстати, военные приготовления без победоносных войн, с аннексиями и контрибуциями – самая разорительная мишура), поэтому при своём схлопывании он способен выбросить на улицу очень много лишнего народу, а государство повлиять на это падение может только одним способом – раздавая деньги и беря на себя плохие долги (которые понаделали производители и потребители в период бума), в надежде удержать рыночный спрос. Такое влияние гораздо мягче европейского, с меньшим КПД, и потому обходится гораздо дороже. В плюс же американской системе можно записать способность в бескризисный период собирать на своё развитие/раздувание деньги со всего мира, не вешая эти кредиты на государство.
. . . В результате и возникает очевидный конфликт интересов. Единственная, неабсурдная в данный момент стратегия американцев – интенсивно сорить деньгами, собранными по чужим карманам, для продолжения потребительского «постиндустриального» ража, только при котором и появляется шанс устоять их «экономике услуг». Понятно, что подобное стремление наталкивается на естественное желание европейцев защитить свою евровалюту и свои карманы, основательно облегчённые стараниями американских финансовых махинаторов совсем недавно. Чем меньше европейские страны будут терять средств на глобальное производство/потребление мишуры, преимущественно, американского производства, тем больше у них останется ресурсов на собственное спасение.
. . . Кстати, по той же логике возникли и громкие споры по вопросу оффшорных зон. Для социально-обеспечиваемой Европы уклонение от налогов - бесспорное зло, подрывающее основу их антикризисной стратегии. Для США же минусы своих налоговых потерь вполне покрываются плюсами появления дополнительных свободных финансов, которые американцы традиционно привлекают для собственного перекредитования.
. . . Напоследок, тестовый прогноз на ближайшее будущее. Борьба властей США с кризисом через стимулирование спроса и производства, без изменения структуры последнего (с нынешним преобладанием вредных благ), влечёт только усугубление проблем американской экономики залезанием в ещё большие долги и порчей национальной валюты. Хотя более распространённое в Европе изъятие полезного продукта государством через налоги, для распределения между безработными и раздутым штатом госслужащих, тоже является достаточно прокризисной стратегией, но шанс отделаться малой кровью у Европы выше.
. . . Последний, третий вопрос – о специфике кризисной ситуации в России. В самом факте спада российского производства ничего спорного нет – значительная часть индустрии работала на экспорт и логично отреагировала на падение мировых цен и спроса, потянув за собой внутреннее потребление, занятость и т.д. Кардинальное расхождением между СЛМ и КЭТ наблюдается только в одном пункте – в текущей российской инфляции, аномально высокой по сравнению с остальными странами, сходными с Россией по своим экономическим характеристикам. На падающем кризисном рынке господствуют покупатели и типична дефляция, и только у нас - стабильная инфляция.
. . . До кризиса КЭТ-учёные объясняли постоянно высокую российскую инфляцию «голландской болезнью» - быстрым ростом внутренней денежной массы за счёт притока нефтегазовых доходов и зарубежных кредитов. Но вот уже семь месяцев, с октября 2008, в России денежная масса не растёт, а стабильно падает – экспортные доходы рухнули и зарубежные кредиты потекли обратно. Прошла девальвация, но согласно КЭТ она никак не влияет на инфляцию, поскольку подорожание импортных товаров автоматически компенсируется удешевлением местной продукции.
. . . Поэтому, сегодня у наших официальных экономистов в ходу две версии текущей двузначной инфляции. Первая - гласит, что за докризисный период в российскую экономику было влито такое количество денег, которое обеспечит нас инфляцией на много месяцев вперёд. Вторая - ссылается на неизвестную причину, из-за которой скорость оборота денег у нас непрерывно возрастает. Обе версии, на фоне быстрого роста бартерных расчётов, несовместимого с избытком денег в экономике согласно той же КЭТ, сильно смахивают на беспомощные отговорки.
. . . В отличие от КЭТ, теория СЛМ объясняет аномальную российскую инфляцию, как до кризиса, так и в ходе него, одной системной причиной - высокими паразитическими издержками производителей. Например, если налоговые сборы тратятся на создание новой надзорной службы, единственная задача которой – содрать с бизнеса взятки на карман высокого учредителя и прибавку к окладам низовых сотрудников. Или, если издержки – прямая дань бандюкам. Изъятия такого рода вынуждают бизнес компенсировать ущерб повышением цен или разоряться. Что, при массовом, устойчивом характере явления и создаёт специфический российский букет: постоянный, двузначный инфляционный фон, плюс - стабильно полуживое состояние малого и среднего бизнеса (наиболее страдающего от паразитов), плюс – размножающиеся как тараканы, откровенно жирующие чиновники, плюс – постоянно растущие тарифы монополистов, также ни в чём себе не отказывающих.
. . . В нормальной стране, непаразитической стране, производители несут, преимущественно, «полезные» издержки (например, на содержание эффективной милиции, которая в такой степени понижает криминальный фон, что выплаты бизнеса окупаются экономией на охранниках, решётках, сигнализации, плате за крышу, коррупционных поборах и т.д.). Что и позволяет сочетаться заметным налогам с незаметной инфляцией (как, например, в той же Европе). Но в России преобладают издержки «вредные».
Вход
Правила
FAQ
Поиск
Добавлено: 07.04.09 15:07 