Искатель, я тут пребывал в некотором затруднении. С одной стороны, в последнее время мы вроде как бы с вами не общаемся, а с другой я ранее обещал вам показать новый вариант введения (предисловия). Поразмыслив, я решил всё-таки выложить черновик на форуме - всё-таки этот новый вариант появился не в последнюю очередь благодаря нашим с вами прениям на форуме. В конце концов если не хотите, вы можете не читать.
PS не возьму на себя смелость рекомендовать прочитать это Предисловие Науму
и вообще тем у кого мало времени - оно, во-первых, немаленькое и к тому же - голимая теория, пусть и в популярном и я бы даже сказал, хулиганском, изложении (я там стараюсь показать или хотя бы упомянуть основные ошибки политэкономии и экономикс, возникшие из-за их тесной связи с философией). Может статься, что вообще его никто не прочитает до конца. Ну и нехай - тут не угадаешь, где найдёшь, где потеряешь. Если даже стилистические советы будут, всё равно неплохо.
PPS начало предисловия я уже выкладывал на форуме, правда с тех пор неоднократно вносил правку.
Предисловие ко второму изданию
Карфаген должен быть разрушен (II)
-1-
Определение цены и вообще основная логика теоретической экономики в 19-20 вв. завязли в ласковых объятьях антропоцентризма и его родственника – идеализма. Удивительно здесь то, что практически все экономисты-теоретики считали и считают себя закоренелыми материалистами. Сразу оговоримся, что антропоцентризм и идеализм упомянуты в самом простом понимании, без привязки к истории философии. Под антропоцентризмом понимается представление человека центром мироздания в ущерб объективной логике процессов, в которые вовлечён человек. А под идеализмом – построение логических конструкций, должных объяснять устройство окружающего мира, но при этом опирающихся на надуманные, субъективные отправные точки (категории) и взаимосвязи и потому только запутывающих исследование.
Например, сторонники зародившейся пару веков назад теории трудовой стоимости по сей день пытаются украсть здравый смысл у образованной части человечества, внушив той, что труд человека создаёт некий экономический кирпичик («стоимость»). Врут при этом грубо, но дважды (это важно, что дважды – одна ложь кивает на другую, и в этом порочном кругу можно спрятаться).
Во-первых, тем самым приписывается человеку слишком много. Люди действительно получают всю плату за производимые блага (все деньги принадлежат кому-то из людей), но homo sapiens единолично ни эти блага, ни их ценность не создаёт – например, пусть попробует садовник создать яблоко без яблони. Никто не призывает делиться деньгами с яблонями, рекой, коровами или машинами, но приписывать, к примеру, льву авторство в создании ценности антилопы, которую он потрудился догнать и съел – это логический перебор. Лев действительно получил оплату за свой непритязательный труд, но ни антилопу, ни её ценность он не создавал. Не важно, кто её создал – антилопа теперь
принадлежит льву, она его собственность по закону природы. Так же поступают и homo sapiens - просто благодаря развитию мозга мы (один из видов млекопитающих, как бы кощунственно это для кого-то не звучало) постепенно получили в собственность всю биосферу планеты Земля (как говорят в мультиках – забрались на вершину пищевой цепи). При этом мы научились преобразовывать тела, вещества и процессы, т.е. развитие
естественных наук сделало труд человека более эффективным по сравнению с трудом животного. Но самое главное
экономическое (изучаемое
гуманитарной наукой) отличие нас от других жителей планеты в том, что мы можем обмениваться. Ни один человек в мире не может произвести все те блага, которые он может и хочет потребить. И к тому же
только в результате обмена блага могут соизмеряться - с образованием цены. Ни физика, ни химия, ни математика, ни ещё какая-нибудь точная наука не могут соизмерить ценность для разных людей разных благ. Только в экономике это возможно на основе взаимного согласия (договора): я готов к сделке - отдать (или дать попользоваться, т.е. сдать в аренду) тебе ЭТО в обмен на ТО. Соответственно, мы получаем уравнение цены: ЭТО = ТО. (Лучше записывать так: ЭТО ↔ ТО, если
отдать и ЭТО ← ТО, если
дать попользоваться). ТО здесь - и уже давно – всегда является деньгами (попросту говоря - ценными числами, что стало особенно явственным после перехода к бумажным деньгам), что не только очень удобно в практической экономике, но и позволило проявиться такой науке как теоретическая экономика – натуральный сектор (безденежные обмены и домашняя неоплачиваемая работа) ей не подвластен.
Во-вторых, нет никакой таинственной «стоимости», кроме цены, формирующейся в результате обмена (сделки). Нет никаких мистических кирпичей, и ничего никуда не перетекает и не переносится при производстве. Природа откровенно пренебрегает этой не самой изящной выдумкой – непогода может уничтожить урожай вместе с якобы уже созданной «стоимостью». И покупателю совершенно всё равно – сколько труда, времени и сил затратил продавец на производство своего товара, а также сам он его делал, нанимал кого-то, нашёл на дороге или ему его подарили. Он видит товар - вещь, предмет, имеющий некоторую ценность и принадлежащий продавцу. Он видит, продавец видит, теоретик видит. У товара есть цена предложения. Посмотрев у конкурента, вернулись, поторговались, ударили по рукам. В результате образовались
цены. И опять их, цены, все видят, т.к. и собственность (деньги), являющаяся ценой товара, и собственность (товар), являющаяся ценой денег - материальны. И так – тысячелетиями, с теми или иными вариациями, зависящими от типа денежного носителя (золото→бумага→информация). Но
никто никогда не видел некой стоимости, отличной от цены, и никто, например, никогда не видел спектакля под названием «перенос стоимости». И разумеется, не увидит, а также не сможет измерить или посчитать таинственную «стоимость», не являющуюся ценой, т.е. не являющуюся
другой, приравненной собственностью, как цена, а якобы присущую (как цвет, запах или плотность, надо полагать)
этой собственности. Зато несложно, например, увидеть, например, как два совершенно одинаковых товара с одной и той же себестоимостью были изготовлены одинаковым способом в одном и том же месте и проданы в одном и том же месте одним и тем же продавцом, но по разной цене (крупным оптом и мелким).
Десятки простейших «детских» примеров, казалось бы уже вот-вот и поставят поклонников «стоимости» и «квинтэссенции стоимости» в тупик. Но не тут-то было. Эти ребята никогда не признают поражения, и убеждают сначала себя («всё, забыли, это просто мелкая неприятность – в конце концов, ведь я же не могу ошибаться в главном»), потом друг друга, а потом снова принимаются морочить головы остальным. И их «главное» здесь – не что иное, как мания величия, которая, оставляя все прочие формы жизни в рамках научного принципа естественного отбора (конкуренции), при отношении к человеку переводит все размышления постепенно в плоскость справедливости-несправедливости экономических отношений между людьми. И соответственно, после очередной порции глубокомысленной болтовни, принцип естественного отбора между людьми (конкуренция) объявляется исчадием ада в той или иной наукообразной трактовке.
Явное или подсознательное появление на арене исследований некоего богочеловека (от явного или неявного согласия с религиозной доктриной создания человека «по образу и подобию» до конструирования «переростка», на которого вдруг не действуют общие биологические законы) – давняя философская игрушка. Но так же, как все известные науки, которые первоначально родились в головах философов, но затем отпочковались и стали превращаться в стройные системы
объективных категорий, теоретическая экономика идёт тем же путём.
Нет никакой теоретической экономики, противоречащей экономическому опыту «обычных» людей, т.е. теоретическая экономика не может быть шире практической. Экономисты-теоретики отличаются тем, что стараются оптимизировать экономическую деятельность людей на макроуровне (на уровне системы права страны, неизменной в основных принципах). Например, есть технические конструкторы, а экономисты-теоретики – гуманитарные конструкторы. При этом какие бы сложности и фантасмагории не преследовали конструктора космического корабля при создании, все детали готовой ракеты и фундаментальные законы, по которым эти детали взаимодействуют, совершенно одинаковы и для пилота и для учёных. Так же и в экономике.
Задача «обычного» экономиста, соответственно - вытащить горе-материалиста на солнышко. Самый надёжный способ для этого - настоять на том, что все базовые категории, используемые в споре, должны быть
материальны. Например, в самом простом физическом смысле – их можно «увидеть, услышать, пощупать» самим или во всяком случае, довериться учебникам по физике-химии, что они существуют.
Т.е. «материальность» категории, это прежде всего -
тождественность её восприятия, объективность. К примеру, если попросить сотню человек дать определение «человека» или «денег», мы получим много вариантов ответа, но если показать на человека или деньги и спросить: «Это - человек (деньги)?», то мы получим в подавляющем большинстве (не считая любителей пооригинальничать) одинаковые ответы: «Да».
Уточняющим критерием материальности категории служит её
исчисляемость: её можно в чём-то измерить, пусть даже в самой себе – т.е. в «штуках». Исчисляемость приходит на помощь и тогда, когда данных органов чувств недостаточно, чтобы оценить тождественность – например, при идентификации материальных процессов и взаимосвязей (скорость, передача и хранение энергии, перечисление и хранение безналичных денег). Количественный критерий крайне важен в экономике при решении абсолютно всех задач. Общемировая задача произвести и обменяться, уложившись в ресурсы и отодвинув менее умелых от пирога прибыли на основе количественных расчётов - и так ежедневно - не терпит досужих разговоров.
-2-
Обобщая рассуждения о тождественности и исчисляемости, скажем следующее: мы можем уверенно занести объект или процесс в число базовых экономических категорий, если сможем выделить
тождественно воспринимаемую единицу измерения. Причём, использовать этот объект в экономической логике следует именно в таких, тождественно воспринимаемых, единицах. Например, удав – несомненно, материальный объект, и замечательно измеряется в метрах, а несколько удавов – в штуках, но измерение его в попугаях будет некорректным, т.к. длину попугая каждый представляет по-своему.
Труд – казалось бы, вполне материальный процесс, но измерению при ближайшем рассмотрении не подлежит – «ни в метрах, ни в штуках». Например, измерять его, как у Кейнса в главе «Единицы измерения» его «Общей теории занятости, процента и денег», часом неквалифицированного труда – некорректно по той же причине, что и измерение удава в попугаях. Никто и никогда не сможет показать ни некий образец неквалифицированного труда, который все согласились бы принять за эталон, ни масштаб перевода его в более квалифицированный труд, который бы всех устроил. В экономике можно попытаться выйти из положения, приравняв в результате сделки труд к оплате труда (какому-то количеству денежных единиц, как правило), где эти деньги будут
ценой труда, но и «цена» и «деньги» в данном случае не присущи труду как его внутренние составляющие. Они являются самостоятельными базовыми экономическими категориями. Всё становится на свои места, если мы не будем чрезмерной деликатностью ублажать антропоцентризм в ущерб истине, и используем категорию «люди», которая вполне исчисляема. И только тогда [наёмный] труд, уже как экономическое уравнение, прекрасно входит в теоретическую экономику, корректно раскладываясь на особое взаимодействие базовых экономических категорий – людей и денег. Для этого его нужно записать как одну из сделок аренды – сделку найма: Л←Д. К слову, купля-продажа людей (работорговля) записывается так же просто, только уже с двусторонней стрелочкой: Л↔Д. Заметьте, как только мы в своих исследованиях отходим от трепетного представления человека как некоего особого материального тела во Вселенной, не пытаясь, в частности, стеснительно закрыть нишу всякими трудно определяемыми категориями типа «интеллект» или «рабочая сила», всё становится до предела просто. И намного проще потом вывести общую закономерность развития формаций, от запрета того же рабовладения до наших дней, не отвлекаясь на посторонние рассуждения.
Кейнс ввязался в это безнадёжное мероприятие по идентификации единицы [наёмного] труда, т.к. ему нужно было ввести, как базовую, категорию «занятости». А для этого он, как и мы, озадачился проблемой исчисляемости – чем измерять объём занятости. Категория «занятости», разумеется, материальна, если измерять её так, как слышится - в количестве или доле работающих людей. Собственно, именно так её по сей день и воспринимают в экономическом мире, включая министерство труда США – самой «кейнсианской» страны из всех. Но сам Кейнс не мог себе это позволить: одно дело – управленческие сводки, а другое – базовая теоретическая категория. Не всякая материальная категория годится на роль базовой. Если занятость будет измеряться просто-напросто в «людях» (в рабочих местах), то станет очевидным, что занятость – обычная управленческая категория. Количество рабочих мест ни даст вам понимания ни разницы между формациями, ни разницы между благосостоянием богатых и бедных стран в рамках одной и той же формации. Проще говоря, количество в данном случае почти не объясняет качество. Можно попытаться ввести производительность труда, но она может быть соизмерена только в деньгах. А нужно что-то «внутренне присущее». Поэтому Кейнс «ушёл в человекочасы», забавно сблизившись с марксистами в частности и «трудовиками» вообще. «Единицу объёма измерения занятости мы будем называть единицей труда» (Дж. М. Кейнс. Там же). А таковой единицей он положил час неквалифицированного труда, о надуманности которого мы уже говорили.
Слукавив в теории, Кейнс попал в яблочко на практике – и в смысле правильности советов Ф. Рузвельту, и в плане благодатности почвы для восприятия термина «занятости». Его теория была издана сразу после обозначившегося выхода из Великой депрессии, во время которой массовая безработица угрожала уже и политическим устоям американского общества. Все, конечно, помнят, что предтечей депрессии был биржевой кризис («черный вторник»), как проявление кризиса перепроизводства, вызванного беспрецедентной для США тех времён накачкой централизованной кредитной эмиссии. Банкротство банков, увлёкшихся рискованными операциями на фондовом рынке, вызвало по цепочке глобальную банковскую панику. Кредитная пирамида, сшитая сравнительно небольшим количеством наличных денег и банковскими чеками, «схлопнулась» в результате резкой выемки первых и обесценения последних(1) . Другими словами, началась острая дефляция (мало денег – много товаров), которая, вследствие повышения социальной защищённости наёмных работников в начале ХХ века, была усугублена отсутствием гибкости уровня заработной платы, которая ещё совсем недавно, на рубеже веков, была свойственна как США, так, к слову, и Англии.
-----------(
решил так, двумя пунктирами, выделять сноски в конце страниц)-------
Примечание (1) Если бы вместо банковских чеков для наличных платежей всегда использовались наличные деньги, то доля последних в денежной массе была бы больше (пирамида не была бы столь многослойной) и даже если бы, учитывая специфику золотого стандарта, не было девальвации, как после российского августовского кризиса 1998 г., депрессия вряд ли бы стала Великой.
-----------------------------------------------------------------------
В описываемое время в Англии происходили примерно те же - если абстрагироваться от разницы в понимании англичанами и американцами оптимальной формы золотого стандарта и организации Центробанка - процессы централизованной накачки кредитной эмиссии на фоне усиления роли профсоюзов. Кроме того, фунт стерлингов в те времена был резервной валютой, поэтому, в условиях паритета валют, свойственного золотому стандарту, ситуация в Англии спроецировалась на другие развитые страны «фунтового блока». США здесь объективно зависели от Англии в небольшой степени, т.к. придерживались политики «долларового национализма», и если английский кризис ослабил и американскую версию золотого стандарта, то только вследствие их собственного желания помочь золотом английскому Центробанку. В то же время не стоит объяснять тяжесть Великой депрессии исключительно англофильством ФРС. Не исключено, например, что при прохладном отношении к английским проблемам депрессия была бы ещё сильнее, т.к. болезнь загнали бы вглубь.
Вернёмся в США. Дефляцию, разумеется, вылечили, в конце концов, как и любую другую дефляцию – добавили денег, чтобы покупательский спрос рассосал образовавшийся товарный тромб. Но здесь есть тонкость – деньги для этих целей должны поступать в экономику
прямо, т.е. через покупателей, без обязательств по их возвращению, а не посредством кредитной эмиссии. Кредитная эмиссия налагает обязательства на заёмщиков и потому задаёт
обратное вращение: поступает к производителям, что может, если не произошло достаточного снижения издержек, разве что усилить тромбированность экономики (перепроизводство товаров). По сути такими – распределить деньги среди покупателей - и были оба совета Кейнса Ф. Рузвельту (в 1934 и 1936 гг.).
Ремарка. Ту же приятно-полезную задачу – задачу заблаговременного рассасывания тромбов, создаваемых в режиме нон-стоп кредитной эмиссией - выполняют сейчас в США массированное распределение социальных расходов и столь же масштабные госинвестиции без кредитных обязательств в инфраструктуру, науку, оборону, образование, которые в основном оседают у покупателей. Есть и серьёзные новшества по сравнению с описываемыми временами Великой депрессии. Во-первых, девальвация доллара не затруднена золотым стандартом, от которого США окончательно отказались при Р. Никсоне. Во-вторых, государство гарантирует личные вклады американцев (до определённого предела), что предохраняет от банковской паники. В-третьих, большую роль в современной эмиссионной политике США играет потребительское кредитование (в том числе ипотечное), благодаря которому кредитно-эмиссионный денежный поток частично поступает напрямую покупателям, ослабляя опасность тромбирования национальной экономики.
Другое дело, что подобную кейнсианскую роскошь – без опасения усугубить инфляцию (или стагфляцию), закупорив её внутри национальной экономики - могут позволить себе только США и страны зоны евро, денежные единицы которых, обладая статусом мировых (резервных) валют, выносят инфляцию в третьи страны через покупку резидентами импортных товаров. Здесь тоже не всё просто – вместе с началом конкуренции между США и Евросоюзом за рынок сбыта доллара и евро (а он один – экономика планеты Земля), стартовала и масштабная инфляция, из всех товаров выражающаяся первоначально в росте цен нефти, золота и элитной земли. Правда, Европа, выпустившая вторую мировую валюту (евро) относительно недавно, в настоящий момент не отвоевала у США денежного обслуживания значительной части рынка мирового товарооборота, и, уже почувствовав вкус «настоящих» денег, она всё же вынуждена держать себя в более жёстких бюджетных рамках, дабы не распугать (а в перспективе – расширить) «клиентскую базу».
Кроме того, при потребительском кредитовании усиливается проблема, более сложная и не столь очевидная, а именно - перекос ресурсов планеты, стекающихся в США в обмен на доллары, в сторону потребления за счёт их возможного производительного накопления. Опрометчиво в качестве залога использовать то, что ещё не заработано, не говоря уж об отсутствии залога вообще. Незаработанное потребление, какими его солидными терминами не огораживай, всегда таковым и останется. И оно может идти только за счёт кого-то. Законы классической экономики «из подполья» сигналят об этом, например, списанием активов со счетов банков в ходе ипотечного кризиса. В более общем понимании они сигналят о списании со «счетов» всепланетного фонда накопления, т.е. – со счетов будущих поколений. И такое списание не значит только то, что наши правнуки съедят на один бифштекс в месяц меньше. В худшем случае оно может означать, что человечество не дождётся колонизации других планет Солнечной системы, требующей громадной производительной концентрации ресурсов, и не справится с перенаселённостью Земли по мере убыстрения НТП и вытекающей отсюда всё большей уязвимостью биосферы: от оружия массового поражения, увеличения подушевого потребления, ухудшения экологии, сокращения форм жизни.
(Продолжение). Вернёмся в 30-е годы. Дав практически точные советы Рузвельту, Кейнс в рамках своей «Общей теории…» привёл и теоретическое объяснение - столь же длинное, сколь и путаное. Вместо анализа или хотя бы постановки вполне естественно возникающих вопросов о дурном влиянии кредитной эмиссии и ценных бумаг на денежное обращение и, затем, на всю экономику в целом, Кейнс занялся подгонкой доказательств под финальный вывод - необходимость государственного стимулирования совокупного спроса («принцип эффективного спроса»). Смысл «общей» теории Кейнса в двух словах: чтобы не было
тромбирования экономики, надо частично использовать
прямую эмиссию. Гора родила мышь. И это мы ещё ему помогли, назвав вещи своими именами.
Во-первых, причиной
тромбирования Кейнс полагал особенности психологии покупателей (очень удобный способ поиска причин – так можно «доказать» что угодно), а не специфику кредитной эмиссии, отягощённую обращением ценных бумаг, полагая их незаменимость, видимо, как и многие другие, чем-то вроде библейской заповеди. Полезно не забывать, что развитие кредитной эмиссии и серьёзное размножение ценных бумаг явились следствием недостатков золотого стандарта, неминуемого порождающего дефляцию. Во времена золотого стандарта векселя банков, хоть уже и были беременными всеми недостатками ценных бумаг, всё ж-таки действительно были необходимы, т.к. являлись прообразом бумажных денег. Но уже как 30 с лишним лет война золота с бумагой закончилась - золотой стандарт окончательно ушёл в прошлое из денежного обращения капитализма с отменой Бреттон-Вудских соглашений.
Во-вторых,
прямую эмиссию здесь можно и не разглядеть - деньги в данном случае изначально эмитируются всё тем же кредитным порядком, а государство (казначейство США) просто берёт кредитные обязательства на себя, тем самым, с точки зрения получателей бюджетных денег, превращая эмиссию из кредитной в прямую.
В целом роды, размазанные по шести книгам «Общей теории...», прошли деликатно: Кейнс никого из сильных мира сего – собственников крупных компаний и банков, основных выгодополучателей режима кредитной эмиссии и производства ценных бумаг - не обидел, ограничившись в основном критикой представителей раннеклассических воззрений. Можно ещё добавить: чтобы понять, что увеличение денежной массы должно происходить
не после того как мы рассчитаем произошедшее увеличение потребности национальной экономики в деньгах, а
параллельно этому планируемому увеличению (дабы на ровном месте не столкнуться с дефляционными процессами), для этого тоже не обязательно писать целую теорию.
Подытожим наш небольшой разговор о Великой депрессии: демонетизация, произошедшая в результате коллапса банковской системы, привела к массовой безработице, как к проявлению в острой форме недостатков только оформляющейся финансовой системы новой формации – кредитного (кредитно-эмиссионного) капитализма, основанного, в целом, на более прогрессивных бумажных и безналичных деньгах с постепенным отказом от золотого стандарта. Советы Кейнса и действия Рузвельта привели к выходу из Великой депрессии не потому, что увеличилась занятость, а потому что среди покупателей в той или иной степени равномерно распределили деньги. Важно точно отделять причины от следствий.
-3-
Мировая общественность свято уверена, что частота, с которой выдаются экономические премии всех калибров, отражает продвижение вперёд теоретической экономики параллельно научно-техническому прогрессу (НТП). В реальности поток этих премий больше напоминает затянувшееся чествование победы в холодной войне или признание такой победы, а современная теоретическая экономика – аморфное смешение социологии, психологии и математики («у каждого экономиста своя вселенная в голове»). Собственно продвижения вперёд давно уже нет.
Сладостный тупик
(1) , в котором оказались победители, во многом является следствием стародавнего, но и поныне популярного маржиналистского определения [равновесной] цены, вышедшего из недр теории полезности и подкреплённого впоследствии авторитетом А. Маршалла:
каждая дополнительная единица однотипного блага приносит все меньшую пользу потребителю, а каждая дополнительная единица блага, произведенная предпринимателем, требует все возрастающих затрат. Другими словами, уменьшение «предельной полезности» понижает цены предложения [товаров], а увеличение «предельных издержек» их повышает. В конце концов два одиночества сходятся в некой «равновесной цене». Все с удовольствием повторяют аналогию Маршалла с лезвиями ножниц, радуясь, видимо, кратковременному единству с материальным миром – ножницы все-таки. Вещь. Правда, если разрез, оставленный лезвиями ножниц, отождествляется без всяких проблем, то равновесная цена - которую «вульгарно», по словам Маршалла, отождествлять с «конечной» ценой - вообще может и не образоваться. Равновесная цена (не следует её также путать со среднерыночной ценой
(2) )
есть некий ориентир, причём точное значение никому из нормальных людей не известно – не спрашивать же каждый раз в Институтах, занимающихся изучением творчества Л. Вальраса. Тем более, может они ещё не всё изучили. Собственно, на этом можно и заканчивать – нас, как и «обычных» людей, занимающихся практической экономикой 8 часов в день на протяжении тысячелетий, интересует именно цена («конечная цена»), а не некая очередная фикция. Но всё-таки бросим ещё взгляд на «лезвия».
--------------------------------------
Примечание (1) Размышления у прилавка. Игра в бисер, разумеется, не прекращается не на секунду. Например, обычный для покупателя перебор вариантов превратился в целое
альтернативное направление (альтернативная цена, альтернативные издержки). Этакий «Остров Крым» В. Аксёнова – что бы было если бы. Напомним, что согласно этим нововведениям ценой одного блага является то благо, от которого покупатель отказался в пользу первого. Если вас вдруг к несчастью накроют с поличным подобные мысли в магазине при покупке пары бутылок пива, то мы тоже предложим вам спасительную альтернативу. Не надо строить угрызенческие цепочки вариантов в поисках жертвенной цены пива («а может быть ворона?»), а просто сосредоточьтесь на выборе между пивом «О!» и пивом «А!». Соответственно, цена пива «О!» есть пиво «А!» и наоборот. Очень удобно, и совесть чиста. Все критикуемые авторы, упомянутые в Предисловии, являются великими экономистами, и их ошибки лишь свидетельствуют о трудном пути человечества в поисках истины. Для упоминания же теории альтернативной цены достаточно места в сносках.
Примечание (2) Тягостное впечатление от лавирования Маршалла в попытке пристроить свои «ножницы» во многом определяется его желанием остаться внутри отдельно взятой сделки, т.е. – внутри «микроэкономики», как он её понимал. При этом всё равно на арене незримо присутствуют другие сделки, оказывающие влияние на цену. Думается, живучесть «маршаллианского креста» во многом объясняется его «незримой связью» с чуть ли не единственным монолитом экономикс, доставшейся той в наследство от классиков – законом спроса и предложения. Вообще, если вы обратите внимание, многие известные концептуальные графики разных авторов подозрительно похожи на две известные пересекающиеся кривые спроса и предложения. Добавим, что во избежание ненужных вековых наслоений, закон спроса и предложения в данном исследовании фигурирует как количественный принцип ценообразования. А графиков вообще нет.
------------------------------------------------------------
С лезвиями мистических ножниц дела обстоят не лучше. На «потребительскую стоимость» классической школы У. Джевонс и австрийцы ещё во второй половине ΧΙΧ века ответили «предельной полезностью». Только придали ей гораздо большее значение по сравнению с потребительской стоимостью, сделав некий процесс убывания этой самой предельной полезности логической стрелочкой от категории «полезность» к цене (меновой стоимости). Причём, полезность согласно этим нововведениям определяла цену без влияния издержек, которые ранее, при обсуждении формирования цены, во главу угла столь же одиозно ставили ранние классики. «Полезность» - изобретение по своей материальности под стать «стоимости» и «потребительской стоимости». Не пощупать, не увидеть. Дабы убедить себя и окружающих в научности категории, с той или иной степенью серьёзности предпринимались попытки её исчислить. «Внутренне присущими» единицами измерения были некие «просто цифры» и даже ютили - «единицы полезности».
Поскольку уши надуманности из «единиц полезности» торчали совсем уж явственно, некоторые исследователи махнули рукой – мол, сами занимайтесь своей ерундой с исчислением, а нам это не нужно, нам и так всё ясно: для каждого человека есть вещи менее полезные и есть более полезные. Верно. Такие приблизительные оценки на практике имеют место быть. И всё-таки: можем мы ли мы при построении не просто базового, а центрального определения целой науки – определения цены – использовать что-то, не знамо что, причём, раз уж оно «убывает», очевидно предполагается количественная исчисляемость этого нечто, каковой при ближайшем рассмотрении столь же очевидно не существует? Может быть, стоит, попутно избавившись от наукообразного наваждения слова «предельная», сделать простое и ясное методологическое предположение – субъективные оценки, используемые в практической экономике, не могут использоваться в науке - теоретической экономике? Примерно так же, как вряд ли в физике в качестве базового допустимо такое научное определение: расстояние равно произведению скорости, которую некий объект разовьёт по предположению господина Х, на время, которое потратит этот объект по предположению господина Y.
Тождественности логического понимания между экономистами, безжалостно избавляясь от многочисленных «вселенных» в их головах, можно достичь, установив в качестве базовой только область решений управляющих, недвусмысленно воспринятых на рынке, т.е. – количественно подтверждённых. Нет более весомого и ясного подтверждения ценности собственности одного управляющего, чем решение другого управляющего
добровольно отдать свою собственность в обмен на предлагаемую. С образованием в результате сделки между управляющими тождественно воспринимаемой цены (цен). Нет добровольного
отторжения собственности – нет цены. Собственно, предыдущие три предложения и есть суть строгого определения цены. Образование цены – это не цель теоретических исследований в сизифовых попытках точно отобразить, как она образуется. Образование цены – это точка отсчёта этих исследований.
Просто? Да. Примитивно? Это зависит от того, с какой тщательностью на предложенное определение цены смотреть. Обратите внимание на то, что неуловимо изменилось по сравнению с определениями цены, критикуемыми в данном предисловии. Прежде всего, предложенное здесь определение цены не зацикливается на исследовании товарно-денежных сделок (Т↔Д). В нём фигурирует «собственность». Ведь есть же и нетоварные сделки: кредитные, на обоих полюсах которых находятся деньги, и сделки, где обмениваемой (сдаваемой в аренду или продаваемой) собственностью являются, уж извините, люди (Л←Д или Л↔Д), и сделки с землей (З←Д или З↔Д). Поставьте в долгоиграющие обоснования «трудового» или маржиналистского определения цены вместо товаров что-либо другое, и всё мгновенно рассыплется. На возражение, что категория «товар» может являться обобщающей категорией
(1), можно предложить придумать термин (например – «продукты»), отличающий «обычные товары» от людей, денег и земли. После чего для «не-продуктов» всё опять рассыплется.
----------------------
Примечание (1) Это действительно так, только принципы такого обобщения при разных определениях цены будут ощутимо различаться.
------------------------
Пример отсутствия образования цены при аренде. Если на 1000 рублей собственник предприятия (товаропроизводитель) покупает 50 л бензина (сделка купли-продажи), то даже если таких сделок будет миллион, образуются две цены, и обе образовавшиеся цены будут одними и теми же во всех сделках до единой. Причина проста – собственники и денег и бензина отторгают свою собственность в пользу друг друга, и обе эти собственности «весомы, грубы, зримы» и не нуждаются в дополнительных подтверждениях. Если же товаропроизводитель за 1000 рублей нанимает на день работника (сделка аренды), то образуется только одна цена – цена найма работника (1000 рублей). Цены 1000 рублей не образуется, т.к. ответного отторжения собственности не произошло. То же самое происходит, если товаропроизводитель занимает деньги или снимает участок земли. Товаропроизводитель обязан выплатить цену аренды независимо от того, как он смог воспользоваться этой арендой (в том числе, если таких результатов вообще не было – допустим из-за простоя). Экономический смысл отсутствия образования цены денег товаропроизводителя просто из-за факта их выплаты арендодателям (наёмному работнику, кредитору или владельцу земли) состоит в том, что эффективность товаропроизводителя проверяется при продажах произведённых на его предприятии товаров. Т.е. – в сделках купли-продажи с образованием двух цен. Выплаты арендодателям являются издержками. Факт совершения издержек ещё не является подтверждением их эффективности.
Цена – краеугольный камень экономических взаимоотношений людей, составляющих суть развития цивилизации. Она – «весома, груба, зрима», точна. Факт образования цены не может зависеть от рассуждений о справедливости-несправедливости, наличия благих пожеланий того же производителя или ещё от каких-либо соображений философского толка. Попросту говоря, товаропроизводитель может положить себе в карман прибыль, получаемую после совершения сделок купли-продажи, но он не может положить в карман 8 часов рабочего дня наёмного работника.
В отличие от маржиналистского определения цены, которое возвышается [в силу своей откровенной искусственности] над теоретическим анализом, как пуп земли, строгое определение цены, недвусмысленно связывающее цену с отторжением собственности в сделке, является рабочей лошадкой. Прежде всего, в мгновение ока, без всяких потуг, самовнушения и схоластического лукавства, исследователь видит разницу между сделками купли-продажи (…↔…) и сделками аренды (…←…). В сделках купли-продажи образуются две цены, так как эта сделка сопровождается
обоюдным отторжением собственности. В сделках аренды образуется
только одна цена, цена аренды, т.к. отторгаются только деньги Д, которыми оплачивается аренда. Попутно бросается в глаза, что, несмотря на то, что в обиходе слово «аренда» используется, в основном, в выражениях «аренда земли» или «аренда недвижимости», наём (Л←Д) и заём (Дк←Д) схожи со сделкой съёма (аренды) земли (З←Д), и их надо также классифицировать, как сделки аренды. В то же время, сделки аренды недвижимости, как и сделки аренды товаров вообще (услуги), имеют то очевидное отличие от вышеупомянутых сделок аренды людей, земли и денег, что сопровождаются такой разновидностью отторжения как износ. Следовательно, из-за наличия обоюдного отторжения логичнее их отнести к сделкам купли-продажи.
И так далее. В том числе, при дальнейшем тщательном разделении случаев, в которых образуется или не образуется цена денег, мы не только убедимся, что исчисление денежной эмиссии согласно росту национальной экономики возможно, но и продвинемся дальше А. Пигу и М. Фридмена, которые не учитывали, прежде всего, образование цены денег в кредитных сделках, застряв в товарно-денежном секторе. Т.е., мы легализуем принципиальную возможность исчисления эмиссионного налога, что избавит нас, во-первых, от наваждения незаменимости кредитной эмиссии с её циклическими кризисами (рецессиями), а во-вторых, от двойного налогообложения предпринимателей, почти полностью прикрыв тему теневой экономики, оффшоров, раздвоения учёта на бухгалтерский и управленческий и прочих прелестей ухода от налогов. После скрупулёзной классификации сделок, из числа которых пока были указаны только основные, базовые, мы придём к
единственно возможному перечню формаций. Мы также убедимся, что ценные бумаги отнюдь не являются священной коровой, что их существование преходяще, и осторожные мысли, что избавившись от них, мы в значительной мере избавимся и от нестабильности денежной системы, имеют под собой реальные основания. Вооружившись теоретическими выводами о достижимости прямой эмиссии и стабильности денежной системы, а также практическими наблюдениями за тем как компьютерные технологии принципиально облегчили безналичное обращение, мы легко покажем принципиальную схему устройства международных денежных расчётов с равноправием всех денежных единиц планеты Земля без образования мировых валют. Соответственно, полностью высвободится такой понятный регулятор восстановления конкурентоспособности слабых стран, как девальвация – причём, мягкая девальвация, так как денежные системы будут стабильны.
Повторим – при выработке определения цены анализ только начинается. Строгая простота определения цены так же важна, как строгий расчёт взлёта космической ракеты. Отклонившись на миллиметр, мы уйдём в никуда, а скорее всего, вообще не взлетим.
Обратите также внимание, что предложенное определение цены – самодостаточное. Оно не нуждается как в привлечении логики в стиле «фэнтэзи» («предельная полезность», «стоимость», «равновесная цена»), так и в использовании рассуждений «масло-масло» - имеется в виду использование в том же маржиналистском определении такой очередной глубокомысленной выдумки, как «предельные издержки». Издержки – это и есть цены, только цены прошлых сделок. Очень удобно - давать определение «цены», используя «цену». Так можно «определить» что угодно. Кроме того, простые мысли почему-то не принимаются в расчёт (детские вопросы – ночной кошмар всех голых королей). Например, такая: деньги, которые мы заплатим как издержки и деньги, которые мы получим как цену, не связаны между собой. Эти деньги – разные материальные совокупности «с разной судьбой», не зависящей только от нашего желания. Все прекрасно понимают, например, что если выставить товар с ценой предложения выше рыночной на основании высоких издержек, то никто не купит его. Так же как необязательно продавать товар с низкой себестоимостью
(1) ниже среднерыночной цены. При этом, никакая, извините, «полезность» меняться не будет. Поскольку строго привязать цену к себестоимости невозможно, привязка издержек к цене некорректна ни в определении цены, ни во всякого рода функциональных зависимостях между издержками и ценами. Если вы сможете остановиться на этом простом соображении, то считайте, что ваш здравый смысл одобрительно похлопал вас по плечу. Если же нет, вы соскользнёте в математические дебри, как у того же Кейнса, сдобренные «психологизмом» и перемежаемые теми или иными «отраслевыми» оговорками.
--------------------
Примечание (1) Себестоимость – это издержки, разнесённые по единицам продукции (и затем суммированные). В практической экономике без такого разнесения не обойтись. В теоретическом макроэкономическом анализе указание на каждом шагу разницы между себестоимостью и издержками, как правило, не нужно.
------------------
Из предложенного строгого определения цены мы легко выйдем на простое и рабочее определение
«макроэкономики». Этот, на первый взгляд, рутинный служебный вопрос имеет определённое значение для достижения необходимой простоты расчёта взлёта нашей «космической ракеты». В настоящее время под макроэкономикой понимается, во-первых, только научная дисциплина, а во-вторых, в макроэкономическом анализе рассматривается экономика страны целиком. Возникает детский вопрос: а есть ли чёткая граница между макро- и микро - экономиками либо точные границы микроэкономики, если она является частью макроэкономики? Нет, понятно, что экономист, обладающий гибким умом, тот же Кейнс, всегда предложит вам какое-нибудь толкование, «похожее на правду». Имеется в виду не граница, проходящая сугубо в голове экономистов, а достаточно просто находимая в реальной экономике? Чтобы увидеть такую, реалистичную границу, представляется логичным, вслед за той же «экономикой», кроме науки, являющейся и собственно системой воспроизводства собственности, вывести в реальный мир также термины «макроэкономика» и «микроэкономика». А соответствующие научные дисциплины во избежание путаницы в рамках данного исследования мы будем называть «макроэкономический анализ» и «микроэкономический анализ». Всё сложится, как детский паззл, если мы назовём «макроэкономикой» совокупность сделок. В таком значении макроэкономика соединяет между собой, во-первых, воспроизводственные блоки данной страны: микроэкономику (товары), государство (деньги) и домохозяйства (люди), во-вторых, микроэкономики разных стран.
Мы сконцентрируемся на макроэкономическом анализе, как и говорил Кейнс, но у нас макроэкономика будет иметь более чёткий абрис. Только исследование сделок, как уже говорилось, недвусмысленно оставляет нас в области объективных данных – цен. Это не так мало, как может показаться.
Вход
Правила
FAQ
Поиск
Добавлено: 19.04.08 10:40 
